Дикарём

Я ненавижу море. В Израиле их три, и я ненавижу все!
Когда дети произносят это слово, меня скручивает, как ежа. Я говорю им: «Цыц!». Но они всё равно кричат: «Хотим! Хотим!»

- На море меня возили летом и дикарём! - рассказываю я им. – Знаете, что такое дикарём?!
Что они знают, эти балбесы?!.. Я пытался разыгрывать им в ролях, но они лишь забивались под шкаф.

Они поняли, что такое дикарь, но не усвоили, что такое дикарём.
- Знаете своего дедушку? – спрашиваю я.
И они говорят: «Да».
- Теперь представьте, мы жили в трёх тысячах километрах от ближайшего... - нет, я просто не могу это произнести! – Вы можете это себе представить?
И они мотают головами.
Что они мотают? Они знают дедушку, но не знают что такое три тысячи километров. 
- Мы собирали чемоданы, – говорю я. - Брали самое необходимое, и потому нами упаковывался весь дом: консервы, посуда, утюги, градусники, кипятильники, зонты и рыбий жир.
А какое, скажите мне, оздоровление без рыбьего жира? Как ребёнок будет впитывать солнечную благодать без этой мутно-вонючей дряни?
Нет, им не понять! 
- Чемоданы!.. – продолжаю я, срываясь на крик. - Чемоданы стояли у нашего порога с зимы. Крепенькие, с металлическими уголками. Они скалились острыми клыками незапертых замков, и нагоняли на нас трепет... Ох, как я их ненавидел! Мы закрывали их всей семьёй.
«Ложись!» – кричал папа, и мама валилась на крышку.
Она падала, как подрубленная сосна, а мы должны были угадать момент. Но каждый раз не угадывали, и папа катался по полу с прищемлёнными пальцами.
- Вы знаете своего дедушку? - вопрошаю я.
- Да! - отвечают эти оболтусы.
- Так вы можете представить себе эту сцену?
- Да!
- Нет, вы даже близко не можете её себе представить!.. В среднем мы закрывали по чемодану в неделю. Папа кричал: «Ложись!», мама обрушивалась, и мы имели один лишь миг!..
К лету папа уже весь ходил в бинтах, а мама падала без сил и без команды.
Когда же нам, наконец, удавалось защёлкнуть, она вдруг вспоминала, что забыла вложить очередную мясорубку. И вот тут начиналось самое интересное. Но я пожалею ваши неокрепшие души.
Дети вздыхают.
- Что вы вздыхаете?! – ору я. - На отдых мы уходили ночью, как за линию фронта. На нас висело столько!.. Знаете своего дедушку?.. Что вы киваете? Вы знаете дедушку сейчас, но не знали его тогда. Поверьте, это разные люди!..
Он гонялся за вагонами, как гончая.
На вокзал мы приходили за три часа до прибытия, и начинали гадать, откуда отсчёт вагонов - с головы или с хвоста.
Вот, вы можете отличить хвост от головы у червяка? 
Так вот поезд - это гигантский червяк, и лицо его идентично его же заднице. Никогда не знаешь, чем он вползёт.
Но мы готовились...
Мелом помечали места предположительной остановки вагона и разделялись, расставляя чемоданы по всему перрону.
Мы гадали, и ни разу не угадывали!
Прибывающий состав нёс пыль и прохладный ветер. Он визжал тормозами, как сотня гонимых на убой свиней. А мы вращали головами до вывиха шеи, впиваясь взором в мелькающие лица проводников.
От этого пристального всматривания меня тошнило. А папа орал: «Где наш вагон?!». Он орал, а вагоны проплывали. Они шли на юг, им было не до нас...
Станция крошечная. Посадка две минуты. Вещей на получасовую погрузку. Можете представить, что творилось с дедушкой? Нет, вы не можете!..
Состав шёл на всех парах, а он уже подхватывал баулы, чемоданы, мешки, и бежал, пронзая мглу истошным воплем: «Где наш вагон?!»
- У тебя будет инфаркт! – семенила за ним мама с сумками, узлами и авоськой со снедью.
- Ма-ма! – истерически вопил я, и тоже припускал, боясь отстать.
Так мы трусили с перекошенными лицами, и вывернутыми, как у курей шеями, пока папа не разворачивался.
- Где наш вагон?!!! - бросался он уже в обратном направлении, и мы менялись ролями. Я удирал, мама гналась за мной, папа - за ней...
То была жуткая игра, адская забава. Ах, как мы бегали туда-сюда!..
Что вы киваете?! Это надо пережить, чтобы кивать.
Мы бежали то вслед вагонам, то навстречу им. Доведённый до отчаяния папа закидывал чемоданы на ходу - по одному в каждый вагон. А когда они кончались, закидывал меня и маму. После чего поезд, наконец, останавливался...    

Мои дети. Они уже спят, так им интересно. И всё же я продолжаю:
- Знаете, что такое поезд на юг?.. Что вы киваете? Такие поезда вы видели только на картинке, а о плацкарте даже не слышали.
Между тем, плацкарт – это: три яруса потных отдыхающих, вонючие носки, варёные яйца, головокружительные туалеты с мятыми газетами. А ещё это: прокуренные тамбуры, плевки и пьяные крики под жуткий смех хмельной проводницы и звяканье чайных ложечек. Ночи липкого дурмана на влажных простынях. А потом пересадки, компостирование, беготня, сутолока, очереди, и запах рвущейся на отдых людской массы. Вот что такое плацкарт!!..
Пока мы прибывали, папа терял весь накопленный им за зиму жир, мама - голову, а я - остатки сил.
Впадая в летаргический сон, я вешался на папины плечи между тюками, и меня будили уже на пляже. Где-то на третьи сутки отдыха.
А что такое снять комнату на курорте?!..
В сезон сдавалось всё – свинарники, курятники, хлева. Люди шли на смертоубийство за место на жёрдочке или под корытом.
«Хочу в свою кроватку!» – нюнил я, а меня укладывали на соломенном тюфяке.
Чтобы успокоить, мама рассказывала мне о волнах, о чайках, о ласковом солнышке, о несметных россыпях драгоценных ракушек. Ах, как я всё это возненавидел!
Засыпая под собственные всхлипы, я молился, чтобы этот кошмар, наконец, прекратился. Но родители готовы были убить любого, в том числе и меня, ради моего же оздоровления.
Знаете свою бабушку?!.. Если да, то должны понимать, что из чемоданов тут же извлекались сковородки, примуса и мясорубки – все эти проверенные годами орудия оздоровления и закалки.
«Ребёнку нужны витамины!» – вскрикивала мама. И бледный папа в ужасе трусил на рынок, скупая всё подряд, невзирая на суммы и веса.
«Мы уже двое суток на курорте, а он ещё не съел своё первое ведро пользы!»
И он обвешивался кошёлками, как матрос гранатами. И пёр это всё на себе в хлев нашего проживания, где уже вовсю скворчали, захлёбывающиеся в сливочном масле, блины.
Двадцать четыре часа в сутки мои губы от носа до подбородка лоснились жиром, а желудок вбирал все витамины в радиусе километра.
И вот таким позавтракавшим меня волокли на пляж...
Пляж! В разгар сезона!
Мама отправляла туда отца ночью, чтобы нам с рыбьим жиром было, где утром загорать.
«Он бледный, и вырастет рахитом! – вздыхала она. – Наш ребёнок весь год не видел солнца!»
Чтоб я его таки не видел!
Мама беспрерывно вздыхала и жарила - то блинчики, то меня. Папа был ответственный за мои витамины и купание, а мама за жарку.
Мне только и оставалось, что утонуть.. И я несколько раз это даже предпринимал, не в силах потребить годовую норму фруктов за две недели.
От арбузного сока, груш и винограда мои щёки сияли разводами, как зад гамадрила. А солнце давало мне прикурить так, что каждый вечер - снаружи и изнутри - меня смазывали сметаной. Ложку - туда, ложку - сюда.
Мой бронзовый ожог зудел и шелушился, не говоря уже о папе. Тот, курсируя между рынком и морем, неотвратимо превращался в дядюшку Тома. И в ежедневной битве за квасом, неизменно получал солнечные удары. Ибо маме не терпелось оздоровить меня раз и навсегда.
Лучше бы меня пристрелили!
Впрочем, через неделю, я уже умирал и сам...
Желудок, наконец, говорил «Нет!» всему этому произволу и насилию, и мама начинала сходить с ума.
«Все труды насмарку! – заламывала она руки. - Он отдал больше, чем мы в него впихнули!»
Ни один отдых не обходился без вмешательства докторов! Ни-о-дин!!!
Теперь вы понимаете?!!.. Понимаете?!!! - кричу я своим детям. И они, сонно кивая, говорят: «Хотим на море!».