Полина Санаева о том, как Петергоф упорядочивает мысли и внутреннее состояние, и немного питерских диалогов.
У меня внутри Петергоф отпечатался. Не знаю, на чем конкретно, но на чем-то с ворсинками. Отпечатался, как тавро геометрической формы. Как золотая татуировка, на которую смотришь с радостью, а она излучает… Сидишь-сидишь перед компом или в холодном троллейбусе и между делом задираешь манжет или брючину и поглядываешь.
Напоминаешь себе, что счастье есть. А оно как бы внутри шуршит, переворачивается в норке. И греет. Вот у меня Петергоф там теперь. Я в него заглядываю. Зачерпываю тишину и журчание.
В Питере, при всем уважении, мне всегда было серо, сыро, зябко, зыбко. А в эту осень так сухо, что аж шелестело в ушах. И еще тепло и позолочено. Наяву любая картинка была такого насыщенного цвета, как будто ее уже обработали в фотошопе. И немножко перестарались.
Я прямо просыпалась и чувствовала, как вокруг за стенами стоит сумасшедшая красота. И трещит от собственной избыточности. И надо бежать, и хватать ее руками, и пожирать глазами, утолять зрительный голод. Потом поехала в Петергоф. В октябре там уже мало туристов, а все эти нереальные фонтаны работают. Льют воду. А пустой парк выглядит и звучит по-другому. Легко представить, что весь он твой. И легко представить что ты – королева. Ампираторша. И позади у тебя вечность. И впереди тоже.
Все-таки как хорошо, когда много гениев подумали об удобстве и красоте для одного царя. И при этом царь попросил их буквально ни в чем ни себе, ни ему не отказывать. И эти беспредельщики итальянцы не просто начертили план парка, а как будто надышали его. Может, свои сны записывали, может, видения. Но во всем этом явно не только рисунок, расчет, геометрия и точность, но и что-то в целом необъяснимо совершенное. Самодостаточное.
Меня в нижнем парке накрыло, словно куполом, будто давным-давно умная и могущественная Гермиона начертила над этим местом невидимые защитные меридианы. Или что там? Нашептала защитные заклинания. Для меня ж безопасность – базовая радость. И она там есть. Ее там навалом. Я вот природу люблю, лес. Но могу ли я быть счастлива в лесу? Не долго, точно не вечно. А тут? Тут - да. И совсем для этого никто не нужен.
Неопределенное и плохое останавливается, нет, кончается вовсе. И ничего не напоминает о «земле», никаких примет времени – ни пивных бутылок, ни упаковок из Макдональдса, ни уборщиков в оранжевых жилетках. Мало людей и много тишины. Фонтаны журчат, статуи молчат, мрамор мерцает. Белки перебегают дорожки в разных направлениях часто, как кошки. А вороны переходят. Маленькие легкие птички садятся на руки, царапают коготками.
Пространство просматривается во все стороны. Простор и уют, бесконечность и замкнутость. В конце каждой тропинки фонтан или фигура. Или беседка. Или ротонда. Мостик, дворец – большой или маленький. И все это излучает что-то помимо, помимо очевидного. Красоту, наверное. Это она и есть, да? Которая гармонизирует пространство, воздух и мой глубоко внутренний мир. Скорее всего, душевный.
В нем ведь только наведешь порядок, только разберешься, расставишь все по местам, отлакируешь, как тут же наваливается новое, новое, новое. Падает, падает сверху, как когда проигрываешь в тетрис. Нагромождается. Одно на другое. И не впихивается обратно, а торчит сверху и по краям, колется-режется. События, взгляды, обстоятельства. Набойка отвалилась, звонок пропустила. Не душа, а вечно проигранный тетрис. И когда идешь по кривой улице с совковыми пятиэтажками, оно усугубляется и продолжает громоздиться.
А в Петергофе не так.
Когда снаружи все настолько пропорционально, гармонично и тихо, то и внутри все зеркально укладывается в ровные колонки, без зазоров и асимметрии. И успокаиваешься. Кажется, что окончательно. А сквозь листья струится такой густой золотой свет, что хочется называть его божественным. По красоте или даже по происхождению. Свет и покой проникают в меня и остаются. Так же, как во всяких полуподвалах обычно проникали холод и сырость.
Это интимное, но такое огромное чувство, что молчать не получится. Я не очень-то представляла себе пространство рая. Раем был человек и неважно где. А теперь у меня большой и подробный опыт пребывания в раю. Я могу в него вернуться под общим наркозом или позже. И в любой момент могу описать вполне предметно.
Это такой парк. Огромные деревья в нежных красках. Идешь от Адама наискосок к Монплезиру. Листья бесшумно скользят под углом. Придают движение абсолютно идеальной картинке, во всем остальном застывшей. Звук струящейся воды следует за тобой. Доходишь до замкнутого дворика – там розы, липы, боковая аллея… Потом делаешь шаг в сторону – и открывается Балтика. Гладкая, уставшая, молчаливая, уже отвоевавшая свое. Видишь каменистый берег залива.
На камнях стоят чайки и тоже молчат. И дальше всё. Дальше ничего нет. И ничего и не нужно.
***
Это было про вечное. А теперь про человеческое. Несколько питерских диалогов с улицы.
В очереди кондитерской "Буше".
- Ладно, сегодня я тебе все прощаю...
- А что прощать? Мне прощать нечего!
- А дома бардаааааааааааак...
- Эт потому, что я работала вчера.
- А позавчера? А три дня назад?
- Щас обижусь...
- Вот я и говорю: сегодня все прощаю!
***
На колоннаде Исакия.
Парень и девушка разглядывают сверху исакиевскую площадь (и великолепный мариинский дворец)
- А эт что за особняк?
- Да вокзал, наверное, какой-то... Пошли дальше.
***
Около Медного всадника.
- Смотри, нога лошади Петра попирает ядовитую змею, тока я забыла, что она символизирует...
- Медицину, конечно!
***
У метро.
- Здравствуйте, приходите в наш зад..
- Ну, спасибо, девушка, не надо мне вашу листовку.
- Ой простите! Приходите в наш САД райских птиц... Мы просто с утра тут стоим. Язык заплетается.
***
В столовой на Невском.
Мущщина с футляром от контрабаса (ну и с самим, наверное, контрабасом в нем), в красном шарфике. Достал бутылку водки, влил пару бульков в компот. Набрал номер.
- Мне НАДО тебя увидеть. (слушает) Нет, я бы предпочел ЛИЧНУЮ встречу. (слушает, кивает) ДА, обязательно. (слушает) Нет, НЕ МОГУ сказать «зачем». Почему не могу? (встает, расправляет плечи и громко говорит) Потому, что нахожусь в общественном месте!
***
На остановке.
- Ох Цыганову я б дала бы!
- Ох и я бы!
- А я б догнала и еще б дала!
В Питере, при всем уважении, мне всегда было серо, сыро, зябко, зыбко. А в эту осень так сухо, что аж шелестело в ушах. И еще тепло и позолочено. Наяву любая картинка была такого насыщенного цвета, как будто ее уже обработали в фотошопе. И немножко перестарались.
Я прямо просыпалась и чувствовала, как вокруг за стенами стоит сумасшедшая красота. И трещит от собственной избыточности. И надо бежать, и хватать ее руками, и пожирать глазами, утолять зрительный голод. Потом поехала в Петергоф. В октябре там уже мало туристов, а все эти нереальные фонтаны работают. Льют воду. А пустой парк выглядит и звучит по-другому. Легко представить, что весь он твой. И легко представить что ты – королева. Ампираторша. И позади у тебя вечность. И впереди тоже.
Все-таки как хорошо, когда много гениев подумали об удобстве и красоте для одного царя. И при этом царь попросил их буквально ни в чем ни себе, ни ему не отказывать. И эти беспредельщики итальянцы не просто начертили план парка, а как будто надышали его. Может, свои сны записывали, может, видения. Но во всем этом явно не только рисунок, расчет, геометрия и точность, но и что-то в целом необъяснимо совершенное. Самодостаточное.
Меня в нижнем парке накрыло, словно куполом, будто давным-давно умная и могущественная Гермиона начертила над этим местом невидимые защитные меридианы. Или что там? Нашептала защитные заклинания. Для меня ж безопасность – базовая радость. И она там есть. Ее там навалом. Я вот природу люблю, лес. Но могу ли я быть счастлива в лесу? Не долго, точно не вечно. А тут? Тут - да. И совсем для этого никто не нужен.
Неопределенное и плохое останавливается, нет, кончается вовсе. И ничего не напоминает о «земле», никаких примет времени – ни пивных бутылок, ни упаковок из Макдональдса, ни уборщиков в оранжевых жилетках. Мало людей и много тишины. Фонтаны журчат, статуи молчат, мрамор мерцает. Белки перебегают дорожки в разных направлениях часто, как кошки. А вороны переходят. Маленькие легкие птички садятся на руки, царапают коготками.
Пространство просматривается во все стороны. Простор и уют, бесконечность и замкнутость. В конце каждой тропинки фонтан или фигура. Или беседка. Или ротонда. Мостик, дворец – большой или маленький. И все это излучает что-то помимо, помимо очевидного. Красоту, наверное. Это она и есть, да? Которая гармонизирует пространство, воздух и мой глубоко внутренний мир. Скорее всего, душевный.
В нем ведь только наведешь порядок, только разберешься, расставишь все по местам, отлакируешь, как тут же наваливается новое, новое, новое. Падает, падает сверху, как когда проигрываешь в тетрис. Нагромождается. Одно на другое. И не впихивается обратно, а торчит сверху и по краям, колется-режется. События, взгляды, обстоятельства. Набойка отвалилась, звонок пропустила. Не душа, а вечно проигранный тетрис. И когда идешь по кривой улице с совковыми пятиэтажками, оно усугубляется и продолжает громоздиться.
А в Петергофе не так.
Когда снаружи все настолько пропорционально, гармонично и тихо, то и внутри все зеркально укладывается в ровные колонки, без зазоров и асимметрии. И успокаиваешься. Кажется, что окончательно. А сквозь листья струится такой густой золотой свет, что хочется называть его божественным. По красоте или даже по происхождению. Свет и покой проникают в меня и остаются. Так же, как во всяких полуподвалах обычно проникали холод и сырость.
Это интимное, но такое огромное чувство, что молчать не получится. Я не очень-то представляла себе пространство рая. Раем был человек и неважно где. А теперь у меня большой и подробный опыт пребывания в раю. Я могу в него вернуться под общим наркозом или позже. И в любой момент могу описать вполне предметно.
Это такой парк. Огромные деревья в нежных красках. Идешь от Адама наискосок к Монплезиру. Листья бесшумно скользят под углом. Придают движение абсолютно идеальной картинке, во всем остальном застывшей. Звук струящейся воды следует за тобой. Доходишь до замкнутого дворика – там розы, липы, боковая аллея… Потом делаешь шаг в сторону – и открывается Балтика. Гладкая, уставшая, молчаливая, уже отвоевавшая свое. Видишь каменистый берег залива.
На камнях стоят чайки и тоже молчат. И дальше всё. Дальше ничего нет. И ничего и не нужно.
***
Это было про вечное. А теперь про человеческое. Несколько питерских диалогов с улицы.
В очереди кондитерской "Буше".
- Ладно, сегодня я тебе все прощаю...
- А что прощать? Мне прощать нечего!
- А дома бардаааааааааааак...
- Эт потому, что я работала вчера.
- А позавчера? А три дня назад?
- Щас обижусь...
- Вот я и говорю: сегодня все прощаю!
***
На колоннаде Исакия.
Парень и девушка разглядывают сверху исакиевскую площадь (и великолепный мариинский дворец)
- А эт что за особняк?
- Да вокзал, наверное, какой-то... Пошли дальше.
***
Около Медного всадника.
- Смотри, нога лошади Петра попирает ядовитую змею, тока я забыла, что она символизирует...
- Медицину, конечно!
***
У метро.
- Здравствуйте, приходите в наш зад..
- Ну, спасибо, девушка, не надо мне вашу листовку.
- Ой простите! Приходите в наш САД райских птиц... Мы просто с утра тут стоим. Язык заплетается.
***
В столовой на Невском.
Мущщина с футляром от контрабаса (ну и с самим, наверное, контрабасом в нем), в красном шарфике. Достал бутылку водки, влил пару бульков в компот. Набрал номер.
- Мне НАДО тебя увидеть. (слушает) Нет, я бы предпочел ЛИЧНУЮ встречу. (слушает, кивает) ДА, обязательно. (слушает) Нет, НЕ МОГУ сказать «зачем». Почему не могу? (встает, расправляет плечи и громко говорит) Потому, что нахожусь в общественном месте!
***
На остановке.
- Ох Цыганову я б дала бы!
- Ох и я бы!
- А я б догнала и еще б дала!
Свежие комментарии